F5 Часть первая. Tabula Rasa
Смерть (или память о смерти) наполняет людей
возвышенными чувствами и делает жизнь ценной.
Ощущая себя существами недолговечными,
люди и ведут себя соответственно; каждое совершаемое
деяние может оказаться последним; нет лица, чьи
черты не сотрутся, подобно лицам, являющимся во сне.
Хорхе Луис Борхес
Дождь, медленный и унылый.
Ты как зомбированный смотришь в одну точку через мокрое лобовое стекло. Руки, как в последнюю надежду, вцепились в изгиб руля. На лице застыла странная улыбка, и мысли как будто остановились.
Какофония падающих капель, шелест листвы, звуки проносящихся машин. Общий фон, слитый воедино символ, архетип большого города. Тяжелый медный голос, полный отдельных звуков, объемный окружающий мир. Будто отголосок читаемой мантры, останавливающий нескончаемый бег мыслей в голове, медитативный транс, полное сосредоточение.
Ты наконец, – здесь и сейчас, и нет ни прошлого, ни будущего, только тихое внимание шорохам ночи.
Игнат уже минут десять сидел в машине, стоявшей в этот поздний час на пустынной московской улице в районе Фрунзенской набережной. Выходить на улицу не хотелось. Слева виднелся безжизненный парк за чугунным забором. Справа, за деревьями, прятались корпуса многоэтажек. Где-то там, наверное, уже видела сны его девушка Света, оставив наяву повседневные заботы и чаянья.
Уставшее за день тело приятно ломило. Бессознательные образы в голове, под звуки капели, уносили в пограничное состояние, где сны соседствуют с реальностью. Развалившись на водительском сидении, он вслушивался в «музыку крыш» осеннего дождя и разглядывал опустевший город, наполняемый вступающей в свои права ночью. Капот потихоньку остывал, и липкий октябрьский сумрак вползал в салон вместе с мягким дуновением прохлады. По спине Игната бегали мурашки, и вместе с холодом, который не давал окончательно провалиться в дрему, в его сознании рождались странные чувства, похожие на воспоминания о давно забытой любви или пережитой когда-то грусти. Сами собой почему-то накатили мысли о смерти, о том, как зыбок и недолговечен окружающий мир. Но это ничего, кажется, кто-то из мыслителей говорил, что размышления о смерти закаляют мужчину. Думы погружали в зыбкие виденья прошлого, ему было и приятно, и больно ворошить сумрачные закоулки памяти.
От созерцаний Игната отвлекло какое-то движение на границе восприятия, будто резкий хлопок в ладоши над ухом, вернул его в реальность.
Что-то квадратное и черное задело заднее крыло автомобиля. А через мгновенье справа от Игната появился бредущий по тротуару, шатающийся и яростно ругающийся человек. Немолодой, совершенно пьяный и мокрый, с неприятным оскалом на морщинистом обветренном лице. С тусклым поплывшим взглядом. Голова человека была вдавлена в плечи, шея отсутствовала, прямые, расставленные в сторону руки сжаты в кулаки. На нем висела угловатая черная кожанка, «привет» из девяностых, с клоунскими погонами и неудобно пришитыми на животе квадратными карманами. Игнат ещё подумал, что куртка явно не с его плеча, наверное, нынешний владелец случайно захватил её при выходе с очередной посиделки.
Почему-то незнакомец напомнил Игнату старого озлобленного «зека», просидевшего по лагерям всю перестройку и период первичного раздела собственности. Сознание такого человека отказывалось принять реалии нового бытия, изменившейся жизни. А потому, попав после очередного срока в непонятный мир, он воспринял его крайне враждебно. И, до умопомрачения заливая своё отвращение «огненной водой», отгородился от жизни стенами неприятия. Отрицая действительность и целеустремленно, быстро умирая. Человек у которого запустилась программа самоуничтожения. Хотя скорее всего, этот мыслительно-ассоциативный ряд, возникший в уме Игната, был ошибочным, и лишь его воображение нарисовало целyю картину странной чужой жизни.