Уроки ненависти.

«Я неуклонно стервенею с каждой шапкой милицейской,

С каждой норковою шапкой.

Здесь не кончается война, не начинается весна,

Не продолжается детство.

Некуда деваться…».

Янка Дягелева

Стрелять он не умел. Просто не пробовал никогда.

Ему казалось, это как-то по-дурацки – выйти на пустырь за домом или остановиться в посадках, где вокруг ни души, и разредить обойму по бутылкам. И понять, что умеешь стрелять, почувствовать уверенность, ощутив тяжесть холодного пистолета в твердой руке.

Или наоборот, признаться себе, что стрелять не умеешь. И «обломаться» на всю оставшуюся жизнь. Ведь как потом брать в руки оружие, которым ты не способен достойно пользоваться? Как жить со страхом, что можешь промахнуться?

Хотя все это совершенно не имеет смысла в той скоротечной ситуации, когда оружие у тебя в руке, и ты смотришь в лицо смерти. Ибо это уже – развязка, финал, точка Х, к которой тебя привели твои собственные выборы, слова и дела. И здесь, наверное, все уже предрешено и предопределено.

Да и зачем попусту тратить патроны? Превращать блестящих, эргономичных вестников смерти в ни на что не годные закопченные гильзы, воняющие порохом! Для всего есть свое предназначение. Учиться стрелять надо в тире. Либо, уже, когда жизнь заставит.

На тех, кто растрачивает своё предназначение попусту, он смотрел как на никчемных и глупых людей, которые порождают лишь то, на что единственно способны, – невежество.

Что греха таить, он вообще не любил девяносто девять целых, девяносто девять сотых процентов человечества. А большую часть представителей планеты вообще ненавидел.

Когда появились в нем эти ростки ненависти, он уже не помнил, возможно еще в раннем детстве. Но неприязнь к людям начала расти и укрепляться в его сознании.

Детство его – было обычным для ребенка из семьи пролетариев с самой окраины Москвы. Столица тогда еще не разрослась, подмяв под себя ближайшее Подмосковье. Это было чумазое и вороватое детство. Но в той, прежней и уже не существующей жизни москвичей было что-то родное и теплое. Что-то, что автоматически убирало из сознания все негативные образы, оставляя лишь яркие блики положительных эмоций. Эйфорическая память.

Когда-то, он знал в лицо, подавляющее большинство соседей своего двора, и было принято здороваться со всеми и в подъезде, и на улице. На праздники и во время выборов мужики вместе пили пиво на детской площадке. Старички, по вечерам, играли в домино или шахматы. И если заезжие хулиганы ни за что обижали какого-нибудь «дядю Гену» из дома напротив, он мог быстро пробежаться по подъездам и собрать сплоченную группу «местных», готовую дать отпор любому агрессору.

А что сейчас? Он не знал большую часть своих земляков, да и соседи, в основном, были приезжими. И не то чтобы раньше было хорошо, а теперь стало плохо. Просто раньше было все по-другому. Ведь есть ценности, которые не только нельзя забывать, их надо беречь и поддерживать. К кому обращаться сегодня, если заезжая пьянь расквасит тебе нос около пруда? Не в ментовку же бежать?

Родители в детстве не могли уделять ему много внимания, в полунищей семье было еще две младшие сестры и кроха брат. Но он считал, что с отцом ему повезло.

Отец, дорожный строитель без особой квалификации, много работал и тихо пил, но никогда не вел себя недостойно в понимании ребенка. Он немного не дожил до пенсионного возраста, оставив в наследство лишь переполненную малогабаритную квартиру и заранее обиженных на жизнь отпрысков. Однако в своих редких и острых как нож поучениях сумел донести сыну, что есть хорошо и что плохо. Обозначил то, чего мужчина не должен делать никогда, ни при каких обстоятельствах. Например, поднимать руку на слабого и беззащитного.