Да, я жутко хотел, чтобы меня били и пинали после того, что я произнес, я и сейчас готов умереть за свои слова. Но это был единственный способ. Обозлить ее, настроить против себя, превратить любовь в ненависть, сотворить из одной энергии и силы – другую. Я желаю только одного, чтобы она начала меня ненавидеть, и чтобы эта ненависть ко мне и неприязнь ко мне подобным подтолкнули ее на новый подвиг, на новый поиск человека — Человека, лучшего чем я. Только не было бы жалости к себе и самобичеванья, не было бы обвинений к ближнему, к богу, наконец. Лучше ненависть и желание ломать, чем безропотное соглашательство с жизнью, безвольное повиновение. Пусть ненавидит и убивает, это лучше, чем скорбь и смерть, саморазложение. И мне все равно, что будет со мной. – Максим, оттолкнув Диму, выбежал из офиса, забыв даже хлопнуть дверью. Вдогонку полетело слово «идиот». Дальше пришли тьма и пронзительное забытье.

***

В дверь стучали. Звонка y нас нет с последнего ремонта. В дверь не только ломились, с ней ещё и разговаривали. Максим понимал, что слова обращены к нему, но не впускал в сознание неприятные фразы. Отражались в нем только зрительные образы. Он глядел в окно, на знакомый пейзаж осеннего двора под домом, в котором прошли самые беззаботные годы детства. На стоящую внизу милицейскую машину, заграничную надпись «полиция» и любопытные взгляды собравшейся толпы. Пятый этаж. Он не сможет. Слишком сложно перелезать через парапет, отделяющий тебя от смерти, на глазах у обывателей. Он посмотрел на два расчлененных трупа у себя под ногами, почувствовал смрад крови на своей кухне, увидел кровавые руки и запачканный красным подоконник. Ему стало страшно. Он знал, что за дверью вместе с ментами – его родители. Он знал, что они не поймут того, что он сделал, он не сможет объяснить те чувства, что заставили его сделать это с близкими и любимыми людьми, сотворить кровавое месиво из красивых и элегантный тел. Он сел на корточки и закричал… От крика проснулась Наташа и начала трясти его за плечо. Он, вырвавшись из сна, сел на кровати, по ходу чуть не заехав ей локтем в лицо. Ужас пережитого кошмара уступал место реальности понимания того, что никаких расчлененных тел под ногами нет, что он не слышит причитаний и осуждений родителей под дверью, что исчезли душераздирающий скрежет и страх отчаяния. Он задышал спокойно и уверенно. Последние два года ему практически не снилось снов, а кошмары Максим не помнил с детства. Максим заглянул в себя, словно перед ним было отражение другого человека, разделенное зыбкой границей иных измерений. Он смотрел на себя так непредвзято, как мог. Он молодец, не колется уже полтора года. Работает, у него девушка, постоянная и постоянно его непонимающая, мнимые друзья и ложные интересы. Правда, пару раз он уходил в алкогольный срыв, напиваясь до беспамятства. Он начинал пить так, что из запоя его выводил лишь страх, но не внешних обстоятельств, а того, что он окончательно сойдет с ума или совершит что-то непоправимое, как два расчлененных тела на кухне. Надо же такому присниться! Он вспомнил Леру, которая год назад умерла на чьей-то кухне от передозировки. Подумал, что наверно любил ее когда-то. И что, возможно, любит ее и сейчас. – Но ведь все хорошо? – Максим обнял голову ладонями. Он говорил вслух. – Я ведь не колюсь. Я же сильный. Я ведь жив? Странные только сняться сны…