С ним поговорить, так его все устраивает, он всем доволен! Предлагал мне с ним во Францию через Испанию махнуть. Сказал, что он там всех бичей знает, деньги, мол, на жизнь не нужны, жить хоть под мостом можно, продукты в супермаркете воровать раз в десять проще, чем здесь. А потом выпросил у меня триста рублей и сто на сигареты. А как на Савеловский приехали, в аптеку сразу побежал. Попросил подождать минут десять, предлагал куда-то в гости поехать, к отличным людям. Я ушел, а он даже номер моего телефона не спросил. Потому что нет у него телефона. И расстались мы с ним так, как будто встречаемся постоянно; вроде бы не двадцать лет назад, а только вчера последний раз виделись, а завтра, скорее всего, встретимся вновь.

Оксана печально слушала. Она взяла Мишу за руку, чтобы не заводился, успокаивала.

— Да, печальная история. А попрощались вы с ним правильно, как с прохожим. Просто у него нет ни будущего, ни прошлого. И тебя в его прошлом нет, ты затерялся в нем, как старая елочная игрушка теряется в пыльной коробке где-то на антресоли. Он живет от аптеки к аптеке, а ты лишь промелькнул между двумя знаковыми точками в его жизни.

— Та права. И знаешь, я всю дорогу до дома думал не только о его судьбе, о том, что поздно что-либо уже менять в его жизни. Грустно конечно, но, оглядываясь на свою жизнь, понимаешь, насколько все могло быть по-другому, и у него, и у меня. У меня-то все хорошо сложилось: есть ты и есть Сашка. Есть работа, дело, которое я люблю, польза, которую приношу людям, строя мосты и туннели; есть радость, которую я могу доставлять близким, и радость, которую вы дарите мне.

Миша вздохнул и нежно посмотрел на Оксану.

— Но знаешь, Ксюш, мне страшно стало от всей этой истории, когда я представил себе судьбу не только Антона, но и его матери. Всех тех, кто уезжал когда-то в Америку, в Израиль или в Европу в погоне за легкой жизнью. И даже не то что за легкой, просто все эти эмигранты уезжали не «туда», а «отсюда». Потому что здесь очень погано было, трудно было жить и позволять себе думать, а тем более говорить, о чем думаешь. А уехать «на готовенькое» всегда проще, чем начать что-то менять.

— Миша, мне кажется, я понимаю тех, кто уезжал, тем более что многие из них попали в ту самую сказку, которую себе рисовали. Это потом все начало меняться.

— Да. Но я про мать Антона договорю. Ведь для нее, когда она забрала сына и уехала в чужую страну, это был кардинальный выбор, и видимо, неправильный. Ей чуть-чуть надо было подождать, всего несколько лет, и жизнь начала бы потихоньку налаживаться. Подумай, кем она была бы сейчас, если осталась?

— Зав отделением Морозовской больницы? Сейчас бы это было круто!

— Это тогда зав отделением. Анестезиолог, специалист! Сейчас стала бы главврачом каким-нибудь, если бы не проворовалась, конечно, и не погрязла в коррупции. А даже если и проворовалась, тоже неплохо себя чувствовала бы в какой-нибудь частной клинике, с серьезными связями. Да и Антон бы был при деле, в каком-нибудь бизнесе, на джипе бы ездил.