Из мелодично звякнувшего свертка торчали носики огромных ампул. Миша с интересом достал одну, это была однопроцентная глюкоза.

— Перед тем, как спирт разбавлять, воду надо с глюкозой смешать. Пару ампул. Помягче чтоб пилось, лучше водки пойдет.

***

Антон налил по полной, встал и вытянул руку со своей рюмкой. В открытом окне перед ними тихо шумел московский вечер, в переливах зелени купался вдали гордый остов полуразрушенной монастырской колокольни. Теплый ветер гнал ласковые  волны в океане листвы окружающих её тополей, в них островами мелькали очертания красных кирпичных стен и изъеденных временем остатков сторожевых башен.

— Я хочу поднять тост, — Антон говорил улыбаясь, но очень серьезно. – Я хочу выпить за дружбу, за тебя, моего лучшего друга. Я хочу, чтоб ты знал, что там, в Америке, я буду помнить о тебе и всегда буду готов помочь, если что!

Миша тоже поднялся, подхватив настроение, хрустальные рюмки понеслись навстречу друг другу, играя гранями на фоне заходящего за окном солнца, и со звоном откатились.

— За нас, Антон!

Спирт обжёг, они по-взрослому занюхали его черным хлебом и закусили домашними солеными грибами, хрустящими рыжиками.

Миша присел и загляделся в окно. В теле ощущалось приятное тепло, мысли из головы куда-то улетучились, и хотелось подольше побыть в этом сладком забытьи. Шумно закусывающий Антон вывел его из оцепенения, и Миша спросил:

— Слушай, ну расскажи, что да как, а то из тебя клешнями не вытянешь! Последний раз с тобой общаемся, а ты так толком и не сказал, куда ты едешь?

— Ты пойми, это все мать. Она просила не распространяться заранее. Думаю, сглазить боялась. Дело было так. У них какой-то симпозиум проходил, ты же знаешь, мать анестезиологом в «Морозовской» работала. Ну и познакомились они там с Джоном. Он из штата Мичиган, город Флинт. Мужик классный, тоже доктор. Ну, у них с мамой роман закрутился, он ей год писал, приезжал три раза, два месяца назад она к нему ездила. Он ей там предложение и сделал. Теперь вот уезжаем.

— Да, мать у тебя боевая женщина. Не каждая так с насиженного места сорвется.

— Любовь, брат! – Антон улыбнулся и разлил еще, теперь по половинке.

— Ну, любовь – это понятно. Но я все равно не пойму. У вас отличная семья, бабушка золотая, четырехкомнатная квартира на Таганке, мать — заведующая отделением, не бедствуете, не голодаете. И чего вы в Америке делать будете, тебе то это зачем? Остался бы с бабушкой.

Глаза Антона зло засверкали и сощурились, Миша понял, что сморозил глупость.

— Миш, ты мне друг, я уважаю тебя и твое мнение. Но ты оглянись, посмотри вокруг!

Миша инстинктивно оглядел кухню, а Антон, не обращая внимания, продолжал:

— Ты подумай, в какой стране мы живем? Посмотри на наших родителей, на наших стариков? Посмотри на эту грязь, на разрушенные церкви! – он бросил взгляд в окно, на старый монастырь.

— Тох, не заводись, я понял.

— Да ничего ты не понял! – Антон насупившись взял свою рюмку и, не чокаясь, выпил. Мише, ничего не оставалось, как повторить манипуляцию. Антон посмотрел в пол, и более спокойно, почти ласково продолжил:

— Ты думаешь о том, как мы живем, а представляешь ли, как будем жить дальше? Вот ты. Поступил в институт, учишься, на стипендию раз в месяц в кино можно сходить. А потом что? Будешь работать за сто долларов в месяц инженером? А затем сопьешься и помрешь как мой покойный папаша?